Золотая клетка “заморской птицы”
"Характер
ребенка определен уже в утробе матери. Перед моим рождением мать переживала
сильнейшие душевные потрясения. Она ничего не могла есть, кроме замороженных
устриц, которые запивала ледяным шампанским. Если меня спрашивают, когда я
начала танцевать, я отвечаю - в утробе матери. Возможно, из-за влияния пищи
Афродиты - устриц и шампанского" – обычно заявляла Айседора Дункан в ответ на
вопрос, в каком возрасте она начала танцевать.
Ее мать терзали
предчувствия, что из-за такой диеты на свет появится чудовище, и была готова к
самому худшему. Когда ей принесли необыкновенно подвижную, как будто танцующую,
новорожденную, мать впала в настоящее отчаяние, и бесконечно повторяла, что
родила ненормального ребенка. Чуть позже танцевальные па маленькой Айседоры,
«принцессы Мопсик», как звал ее отец, приводили в восторг друзей и родственников
ее семьи.
В возрасте 6-ти лет Айседора собрала свою первую танцевальную студию. Наверное, для окружающих это начинание казалось очень забавным, но Айседору Дункан всегда мало заботило мнение посторонних людей. Маленькая девочка сумела сохранить эту студию, а чуть позже – зарабатывать на жизнь своей семьи преподаванием танцев в богатых домах. Уже в 13 лет она объявила матери, что бросает школу, потому что танцы приносили хороший доход.
Она танцевала в лучших домах Европы и Америки, всегда срывая овации. Богатые и знаменитые боролись за право пригласить юную девушку на свои вечера. После пожара, уничтожившего ее сценические костюмы, она танцевала в легкой тунике, практически полуобнаженной, что вызывало бурную реакцию публики. Дункан называли настоящей феей, а импровизированные сцены украшали десятками алых роз. Все это, однако, не делало ее счастливее – ее танец по-прежнему оставался непонятым. Гости не воспринимали Айседору Дункан как вестника больших перемен в искусстве. Для них она была всего лишь экзотическим десертом, который приготовила для них эксцентричная хозяйка вечера. Дункан не унывала – она чувствовала, что пока всего лишь подготавливает почву для грандиозных изменений как в мире искусства, так и в человеческих отношениях. Она пропагандировала свободу чувств, воли, любое насилие над личностью, неестественность возмущали ее до глубины души. "Если мое искусство символично, говорила Айседора, - то символ этот только один: свобода женщины и эмансипация ее от закосневших условностей, которые лежат в основе пуританства". Она хотела выглядеть на сцене как можно проще, чтобы обстановка не дисгармонировала с ее танцем.
При этом избалованная вниманием августейших особ танцовщица любила жить со всей возможной роскошью. Однажды пережив лишения (долгое время ее семья бедствовала), она никогда не экономила на гостиничных номерах, материалах для своих костюмов, нарядах и аксессуарах, что часто не самым лучшим образом сказывалось на состоянии кошелька ее богатых ухажеров. Один из них, сын изобретателя швейной машинки, Парис Юджин Зингер, терпел ее целых семь лет, осыпал драгоценностями, дарил дома и машины. Ее настоящей страстью были спортивные кабриолеты – машины, в которых можно почувствовать силу и скорость ветра. И броские, вызывающие аксессуары.
Дункан произвела революцию в дамском костюме – она никогда не носила
унизительного корсета, предпочитая ему одежду, не сковывающую движения. Многие
современники запомнили ее красную тунику из китайского шелка, на которой
раскинула крылья громадная желтая птица. Айседора и сама была такой птицей –
свободной, танцующей и прекрасной, как божество.
Однако и свободолюбивой “заморской птице” (так Айседору называли
русские друзья) иногда хочется тепла домашнего очага. Неожиданно для всех (и,
вероятно, для самой себя) Айседора Дункан выходит замуж за русского поэта Сергея
Есенина. Их не смущает ни разница в возрасте (ей – 43, ему – 27), ни языковой
барьер. Дункан очарована молодым мужем. Она окружает его материнской заботой,
дарит ему золотые часы в качестве свадебного подарка. Есенин воспринимает
подарки и внимание снисходительно. Его терзают ощущения своей ненужности в тени
великой жены, иногда вызывая в нем удушающие приступы ярости. Однажды золотые
часы с портретом великой танцовщицы со скоростью снаряда полетят в камин.
Айседора терпела обиды, и продолжала надеяться, что сможет спасти поэта от
саморазрушения, она только вытащила свое фото из груды золотых чешуек – так, как
она поступала каждый раз после очередного жизненного краха. В поисках выхода из
сложившегося кризиса, она увозит Есенина в тур по Европе и Америке.
Заграница оглушила «последнего поэта деревни». Шум улиц больших городов,
роскошь гостиниц и невероятная щедрость влюбленной жены лишили его последних
капель здравого смысла. Их жизнь казалась раем. Айседора забывала обо всем на
свете, катая своего златокудрого ангела, как она называла поэта, в своем
кабриолете. Они слушали рокот мотора, отражались в лазурных водах моря и друг в
друге, подолгу путешествовали в поисках новых впечатлений.
Вскоре
Есенину надоело, что его воспринимают не как гениального советского поэта, а как
последний любовный каприз эмансипированной американки. Он начал наведываться в
бары и винные погреба гостиниц, производя там настоящие опустошения. А после
этого, полубезумный от ярости, возвращался к жене и закатывал скандалы. Дебошир
не оставлял в гостиничных номерах ни единой целой вещи, а счета за испорченные
интерьеры приходилось оплачивать (и оплакивать) несчастной Айседоре. Дункан была
вынуждена продать обстановку своей парижской квартиры, подаренную ей бывшим
любовником, чтобы рассчитаться с долгами Есенина. К тому же, ей все время
приходилось устраивать банкеты, на которые поэта подбивали друзья и просто
незнакомые русские эмигранты, – Айседора теряла последние деньги и терпение.
Среди всех хулиганских выходок этого «озорного гуляки» Айседора долго не замечала откровенно подлых поступков. Она разводила руками и с улыбкой позволяла разудалой компании во главе со своим поэтом тратить свои сбережения, до тех пор, пока они не кончились.
"Да, у меня нет ничего, – однажды призналась Дункан приемной дочери Ирме. - Все новые вещи, что я покупала в Нью-Йорке и в Париже, исчезали вскоре после того, как я их покупала. Сначала я подумала, что это горничная. Затем однажды я случайно обнаружила, что новое черное платье от "Фортюн", которое доставили за несколько дней до того на улицу де-ля-Помп, оказалось в одном из новых чемоданов Есенина. Одно за другим все мое белье, по-видимому, испарялось из ящиков комода. А уж что до моих денег...". Денег не осталось – Есенину нужно было на какие-то средства покупать себе дорогие костюмы и парфюм.
Айседора впала в депрессию. Она рисовала алой губной помадой на зеркале отчаянное «Серьожа, я тебья льюбью» - четыре самых важных слова из всего ее лексикона. Есенин демонстрировал полнейшее равнодушие.
Чаша терпения Дункан переполнилась, когда у ее пропащего поэта появилась
другая. Только тогда у нее хватило сил собрать свои немногочисленные вещи и
уехать к себе домой. Уже без надежд, любви и средств к
существованию.
Айседора хотелапридумать “свободный танец”,
которыйбыл быестественнымпродолжениемчеловеческогодвижения, отражалэмоции
идушевные порывы. Ее одежда вне сцены соответствовала ее замыслам и тоже была
крайне экстравагантна. Любимой деталью ее гардероба были шарфы – огромные,
длинные, яркие. Эта страсть погубила танцовщицу. Дункан погибла в Ницце, в 1927
году, задушенная шарфом, который намотался на ось колеса ее кабриолета.
Последними словами “великой босоножки” было “Прощай, мой друг, я отправляюсь к
славе!”
Ее жизнь, где роскошь чередовалась с разорениями и голодом, а радость творения уступала место трагическому пафосу, была похожа на искристое шампанское, и, одновременно, на самую горькую русскую водку.
“Мы избалованы Айседорой Дункан. Отведав лучшего вина, не захочешь худшего”,
– так говорили о ней газеты при жизни. То же они будут говорить спустя столетия
после ее смерти.
Яркие фразы знаменитой
танцовщицы:
- Только гений может стать достойным моего тела.
- Я
открыла искусство танца — искусство, утраченное две тысячи лет назад.
-
Танец: Высший Разум в Свободнейшем из Тел.
- Если бы ты мог объяснить
что-либо словами — не было бы смысла в том, чтобы станцевать это.
- Тело
танцора — это просто светящееся проявление его души.
- Искусство без
религиозного благоговения — не искусство, а рыночный товар.
http://www.winebutik.net/Isedora
..texts
http://idvm.narod.ru
http://troul.narod.ru/center.htm
..index