Самуил Кур
Красная Айседора
(Сан-Франциско)

I

Визит настоящего большевика

Апрель 1921-го года. Лондон. Здесь, в театре Принца Уэльского, Айседора Дункан дает несколько концертов с Лондонским Симфоническим оркестром и пианистом Уолтером Руммелем. Она - на вершине славы. Среди тех, кто восхищались ее искусством, великий Огюст Роден, Камилл Сен-Санс, Иветта Жильбер, Жан Кокто, Федор Шаляпин, Элеонора Дузе, Эмиль-Антуан Бурдель и десятки и сотни других знаменитостей. Ее танец вдохновил импресарио Сергея Дягилева и балетмейстера Михаила Фокина на создание блестящего ансамбля “Русский балет”. Ее имя привлекает в залы тысячи зрителей.

... Айседора настраивается на предстоящее выступление, старается сосредоточиться. Ее сегодняшняя программа прекрасно продумана, отработана, хотя с каждым днем дается всё труднее. Увы, годы не щадят никого, а к артистам ее жанра они вообще безжалостны. Неужели всё лучшее в жизни уже позади? Неужели ей остаются одни воспоминания?

Далеко не безоблачное детство в Сан-Франциско и Окленде. Увлечение искусством Древней Эллады - особенно танцами и естественностью движений актеров. Сколько танцующих фигурок она перерисовала с древнегреческих ваз в музеях! Классический балет ее возмущал: набор стандартных заученных вращений и прыжков, жестко фиксированные позиции - всё это так далеко от реальности! Подумайте: балерина обязана танцевать только с прямой спиной. А как же, например, выразить горе, которое пригибает нас к земле? Нет, тело должно быть раскрепощено: именно оно должно выражать любовь и печаль, восторг и трагедию - так, как это бывает обычно в жизни.

Гениальный дар: движением воссоздавать всю гамму человеческих чувств руководил ею, когда она приступала к воплощению нового задуманного номера. Она выходила на сцену в легких развевающихся одеждах, часто - в тунике, которая была одеянием актеров в античной Греции. Она выступала босиком. Более того, она танцевала не под специальную музыку, а использовала инструментальные и симфонические произведения известных композиторов. До нее никто на это не осмеливался. Или просто не додумался?

И Айседора покорила публику.

Как часто случается с людьми, наделенными необыкновенными творческими способностями и обостренными чувствами, она не раз встречала на своем пути большую любовь. Каждая такая встреча навсегда оставляла неизгладимый след в ее сердце. Выдающийся реформатор сцены Гордон Крэг. Миллионер Парис Зингер. Талантливый пианист Уолтер Руммель. С ним она приехала сейчас в Лондон. Но эти совместные гастроли - последние. Через неделю, в Брюсселе, они расстанутся. А виновница разрыва - ее ученица.

Да, у Айседоры были ученицы. Несмотря на то, что повторить ее танец, увлечь зрителя такой же силой выразительности не мог никто. И всё же она не хотела, чтобы ее искусство умерло вместе с ней. Первую свою школу она основала вместе со старшей сестрой Элизабет в Германии еще в 1903 году. Потом Зингер помог ей открыть аналогичную школу во Франции. Первая мировая война сломала многое из того, что было сделано, нарушила связи между странами, в частности, породила антигерманские настроения. И тогда шесть самых одаренных учениц из школы Элизабет, уже повзрослевших и многому научившихся, Айседора взяла под свое крыло. Французский поэт Фернан Дивуар назвал их “isadorables” - “умеющих, как Айседора”. Чтобы защитить их, немецких девушек, от возможной враждебной реакции публики, Айседора дала им свою фамилию - Дункан. Одна из них, двадцатишестилетняя Анна, вытеснила свою обожаемую учительницу из сердца Уолтера Руммеля.

Что ж, судьба не только рассыпала улыбки и устилала цветами дорогу к вершине. Она бывала и непредсказуемой и коварной. Айседора испытала это в полной мере. Ей, которая так любила автомобили - настоящее чудо начала века - судьба подстроила жестокую ловушку: автомобили стали ее ужасом, ее проклятием. Ровно восемь лет назад, в апреле 1913-го, в Париже, по недосмотру водителя, машина, в которой ехали дети Айседоры, скатилась с набережной в Сену. Дети утонули. Дидре, дочке Гордона Крэга, было 7; Патрику, сыну Париса Зингера, - 4. Их гибель - незаживающая рана в душе осиротевшей матери...

Концерт, как всегда, идет под овации зала. Сегодня в его программе и танец на музыку “Славянского марша” Чайковского. Айседора создала его в 1917-м, после Февральской революции. Происходившие в России события волновали ее, она воспринимала их с нескрываемым энтузиазмом. Они отзывались в ее сердце, а значит - в творчестве.

... Вступительные такты. Начинает звучать музыка “Марша”. Айседора одна на огромной сцене. Ее голова наклонена, руки, по-видимому, связаны за спиной. На ней лишь короткая красная накидка. Ощупью, спотыкаясь, она пытается двигаться вперед. Опасливо, с выражением тревоги и отчаяния поглядывает то перед собой, то вверх. И когда в оркестре возникает мелодия “Боже, царя храни”, она в страхе падает на колени... она содрогается под ударами кнута... Но, наконец, наступает момент освобождения. Искушенные зрители ожидают, что сейчас эта забитая женщина воспрянет, ее руки взметнутся вверх в торжествующем жесте. Но... То, что происходит дальше, потрясает их. Айседора медленно выводит руки из-за спины, и зал вместе с ней с ужасом обнаруживает, что они беспомощны, они вообще разучились двигаться. Они изранены, эти руки, они кровоточат после долгого закрепощения, они переломаны, перекручены, они превратились в какие-то клешни. Постепенно, с болью и страданием, они начинают оживать, обретают снова уверенность и пластику. Еще иногда проглядывает страх, но всё выше, неостановимее нарастающая волна радости, завершающая танец...

После выступления Айседора отдыхала в гримерной, приходила в себя. Сильнейшее напряжение не только физических, но и душевных сил давало о себе знать. 44 года - не 20. В дверь постучали. Уставшая, расслабившаяся артистка подтянулась в кресле, поправила прическу и снова стала обаятельной женщиной.
- Войдите! - откликнулась она.
В ту минуту Айседора и подумать не могла, что этим коротким доброжелательным словом она перевернет всю свою жизнь.

Леонид Борисович Красин, - отрекомендовался вошедший, элегантно одетый мужчина, чем-то сразу располагающий к себе.
- Я представляю в Лондоне Советскую Россию. Налаживаю торговлю с Англией. Пришел, чтобы выразить вам свое восхищение.
- Спасибо. Я бывала в России, у меня там большой друг - Станиславский.
- Константин Сергеевич, безусловно, один из лучших режиссеров. Но то, что сделали сегодня вы... Чайковский написал “Марш” как прославление Российской империи и ее повелителя, освободивших болгар от турецкого ига. А вы, используя ту же музыку, своим танцем прославляете русскую революцию!
- Да, противопоставление жестов характеру мелодии создает поразительный эффект, оно рождает бурю в сознании зрителей.
- Ваш танец обязательно должны увидеть в России!

Москва, подумала она. Балетная столица мира. А почему бы не попробовать создать там свою школу? Наперекор балету. Почему надо постоянно метаться по закостенелому Западу в поисках меценатов? Чем Нью-Йорк лучше Москвы? Эта мысль выскочила как-то неожиданно; возможно, она томилась, глубоко упрятанная в ожидании своего часа.

Ваша революция освободила народ, - сказала Айседора. - Дала ему настоящую, подлинную свободу. И ему нужен свободный танец. Я всегда мечтала учить детей и кое-чего добилась. Но прекрасный Храм Танца пока остается только в мечтах. А они могли бы сбыться. Сегодня нет более благоприятного места на Земле для такой школы, чем ваша страна.

Красин, один из самых образованных и культурных деятелей “ленинской когорты”, загорелся сразу:
- Замечательная идея! Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам.

Через несколько дней Айседора Дункан оправила письмо наркому просвещения Анатолию Васильевичу Луначарскому, ведавшему также вопросами искусства: “... Я никогда не стану слушать о деньгах в обмен за мой труд. Я хочу студию - мастерскую для меня и моих учеников, простую еду, простые туники и возможность делать всё лучшее, на что мы способны. Я больна от буржуазного, коммерческого искусства... Я хочу танцевать для масс, для рабочего люда, которые нуждаются в моем искусстве и у которых никогда не было денег, чтобы прийти и увидеть меня. И я хочу танцевать для них бесплатно... Если Вы принимаете меня на таких условиях, я приеду и буду работать для будущего Российской Республики. Айседора Дункан”.

Вскоре пришла телеграмма от Луначарского. Приезжайте в Москву, говорилось в ней, мы дадим вам школу и тысячу детей. Вы сможете реализовать свою идею по большому счету. Айседора ответила незамедлительно: “Принимаю Ваше приглашение. Буду готова отплыть из Лондона 1 июля”. Тысяча детей! Это не шуточки. Кто будет помогать учить их? Мысли Айседоры, конечно же, обратились к “великолепной шестерке” - к ее isadorables.

В мае Айседора приезжает в Париж и собирает свою команду. Увы, ряды ее заметно поредели. Самая младшая, Эрика, не вернулась в Европу из Нью-Йорка. У нее проявились способности к рисованию, она покинула сцену и предпочла учителя живописи учительнице танцев. Самая старшая, Анна, уехала к Уолтеру Руммелю. Таким образом, их осталось четверо. С Марго даже не стоило начинать разговора - хотя бы из сострадания. Она уже тогда чувствовала ледяные объятия туберкулеза, который через четыре года сведет ее в могилу. Итак - трое.

- Кто хочет поехать со мной в Россию? - задала вопрос Айседора, окидывая взглядом свое скудное войско.

Тереза и Лиза ожидаемого энтузиазма не проявили. У каждой из них есть сложности и сомнения, сообщили они, что лишает их уверенности и мешает принять решение.

- Я даю вам время подумать, - холодно заметила Айседора, понимая, что никакое время ничего не изменит.

Оставалась последняя из шестерки - Ирма.

- Я поеду с вами в любое место, куда поедете вы, - сказала она.

Что ж, пришлось утешаться мыслью, что одна помощница лучше, чем ни одной.

На прощальной вечеринке русские друзья пытались отговорить Айседору от поездки. Голод гулял по России. До эмигрантской общины в Париже доходили страшные истории о каннибализме.

- Не волнуйся, Ирма, - обратилась Дункан к своей верной ученице, заметив вопрос в ее глазах. - Первым делом они съедят меня. Меня намного больше, чем тебя.

Уступив подруге, она посещает профессиональную гадалку. К удивлению обеих та заявила, что клиентке предстоит долгое путешествие и что после многих волнений и мытарств она впервые выйдет замуж. Причем в течение года. Если начало предсказания поразило их совпадением с реальными планами, то конец вызвал у Айседоры бурный приступ веселья.

- Я еще в детстве дала обет: никогда не вступать в брак. Я отказывала в своей жизни блестящим мужчинам. Значит, теперь, когда я уже далеко не девочка... Нет, это полнейший бред.

Выслушивать дальнейшие результаты гадания она отказалась.

Подготовка к отъезду заканчивалась. Айседора заявила репортерам, что собирается пробыть в России 10 лет. Красин пообещал, что для ее школы отдадут дворец Николая II в Ливадии, вблизи Ялты, на скале над Черным морем. Ваши ученицы будут жить и танцевать в покоях, построенных для императорских дочерей, уточнил Красин.

Правда, его жена в разговоре с Ирмой пожалела восторженную американку:

Она не представляет, с чем ей придется столкнуться. Я не хочу ее разочаровывать, но я предупреждаю вас. Всем вам предстоит очень трудное время.

Айседора верила, что там, в России, ее ждет воплощение человеческого идеала. Конечно, полностью никакой идеал не может быть реализован, но, безусловно, она найдет в Москве земной рай: любовь, гармонию и товарищество. И - никаких глупых правил или установлений.

II

При ближайшем рассмотрении оказалось...

13 июля Айседора с Ирмой отплыли в Ревель (Таллинн). С ними отправилась только Жанна, служанка, помогавшая обычно перед выходом на сцену. Затем в Петрограде, где Дункан последний раз была в 1913-м, они сели на экспресс, следующий в Москву.

На каждой станции сотни крестьян с узлами и самоварами штурмовали поезд. А воображение рисовало Айседоре пышную встречу в столице: запруженную взрослыми и детьми площадь, с красными флагами и приветственными возгласами. Когда они вышли из вагона, их глазам предстала совсем иная картина. Полно солдат, спешащие люди, подозрительные взгляды. Никто не обращал на них никакого внимания, никто их не встречал. Расстроенная и растерянная Айседора со своими спутницами стояла на платформе. Неужели в Кремле не получили ее телеграмму? Попутчик по купе, молодой дипкурьер, отвез их в наркомат иностранных дел. Им повезло - там оказался граф Флоринский, с которым Айседора была знакома по Нью-Йорку.

Флоринский доставил женщин в отель “Савой”, где он сам жил. Ему удалось достать для них последнюю свободную комнату. Правда, в ней не было ни простыней, ни подушек. Ближе к ночи выяснилось, что они в номере не одни: полчища клопов и стаи громадных крыс не без основания считали, что эта жилплощадь принадлежит им. Айседора спустилась в ресторан и после проглоченной там еды почувствовала себя плохо.

Я убедилась, что настоящий коммунист безразличен к жаре, холоду, голоду и прочим физическим страданиям, - с грустью констатировала она. - А я, бедная несчастная сибаритка, к сожалению, не безразлична.

Попытка уснуть представлялась абсолютно нереальной. Айседора с Ирмой, в сопровождении “маленького большевика”, с которым они познакомились во время ужина, отправились гулять по Москве. Их спутник почти беспрерывно говорил, все больше и больше воодушевляясь, и, как рассказывала позже Айседора, “к рассвету мы уже были готовы умереть за товарища Ленина и дело революции”.

Айседора и Ирма Дункан с ученицами московской школы

Откуда им было знать, что обещание Дункан переехать в Россию для создания детской школы танцев, никто в правительстве, включая Луначарского, не принял всерьез? Никто не поверил, что знаменитая танцовщица решится на такой подвиг. Для них, живших в реальной обстановке первых послереволюционных лет, это действительно выглядело подвигом. А поскольку не ждали, то естественно, к их приезду и не готовились.

В понедельник удалось застать на работе Луначарского. Нарком удивился нежданной гостье, но не подал виду. Первый вопрос: куда поселить иностранок?

Все-таки они не ходоки из Самарской губернии. И тут Анатолий Васильевич вспомнил про Екатерину Гельцер - ведущую балерину Большого театра. Она как раз была на гастролях по югу России. Вспомнил он и другую фамилию: Шнейдер, Илья Ильич. Этот молодой журналист писал рецензии на балетные спектакли, читал лекции по истории танца, одно время работал в отделе прессы наркоминдела. Ему-то Луначарский и поручил взять шефство над прибывшими и поселить их временно на квартире Гельцер.

Первое выступление Айседоры состоялось не на сцене, а в особняке бывшего сахарного короля Харитоненко. Оно не имело никакого отношения к танцу. Прошла только неделя их пребывания в Москве, когда заморскую знаменитость пригласили на вечер. Айседора явилась в красном платье, чтобы подчеркнуть свою приверженность идеалам собравшихся. И что же она увидела? Товарищи слушали юное сопрано, одетую пастушкой и исполнявшую французские пасторали. Возмущенная до глубины души сторонница большевиков выдала товарищам по первое число:

- О чём вы думали, свергая буржуазию? Только чтобы занять их места?.. Вы - не революционеры. Вы замаскированные буржуи. Узурпаторы!

И покинула зал. Назавтра о происшествии говорила вся Москва.

А время было очень несладкое. Всюду длиннющие очереди за едой. Страна, еще недавно вывозившая зерно за границу, страдала от отсутствия хлеба. Голод уносил миллионы жизней.

Айседору и ее помощниц поставили на довольствие и выдавали паек, как и многим артистам. Она познакомилась с Николаем Подвойским, руководителем Всевобуча. Он был прост и прямолинеен. “Вы в своей жизни знавали большие залы и аплодисменты публики, - говорил он, - всё это фальшь. Дорогие отели, поезда, овации - всё фальшь. Вы должны идти в народ, танцевать зимой в маленьких сараях, летом - в поле. И раскрывать людям содержание ваших танцев. И не просить благодарности”.

Он уговорил Айседору пожить в обычной избе на Воробьевых Горах. “Сибаритка” выдержала целую неделю: спала на полу, пользовалась наиболее примитивными удобствами, которые обычно бывают во дворе и не меняли своего облика, наверное, со времен татаро-монгольского ига. Но нервное расстройство от безделья и невозможности заниматься тем, ради чего она приехала, вынудили ее прекратить этот коммунистический эксперимент. Она бросилась в Москву требовать работу и тысячу детей, как ей обещали.

В конце августа власти наконец-то нашли помещение для школы. Айседора, Ирма, Жанна и Шнейдер перебираются в центр города, на Пречистенку, 20. Предстояло еще, правда, выселить жильцов и разные конторы, что заняло несколько недель. Последняя здешняя хозяйка, известная балерина Балашова, сбежала после революции во Францию. Ее красивый особняк в стиле рококо построил еще в конце XVIII века архитектор Матвей Казаков для семьи Смирновых - производителей русской водки. В XIX веке здесь доживал свои дни знаменитый генерал Ермолов. В начале XX века дом купил миллионер Ушаков, владевший чайной компанией “Губкин и Кузнецов” и имевший собственные плантации на Цейлоне. Внутри убранство комнат было выполнено в лучших купеческих традициях. Айседору эта обстановка раздражала с первой минуты.

Раз в две недели Жанна доставляла из спецраспределителя выделенный им дополнительный паек “для работников умственного труда”: белую муку, сахар, чай и икру. В этот день Айседора устраивала праздничный ужин, на котором “работники умственного труда” немедленно уничтожали всё принесенное. В остальное время основным - и единственным - продуктом питания была картошка. Ее готовили в самых разных вариантах, но наиболее часто - рommes en robe de chambre, что в переводе с французского на русский означает “картошка в мундирах”. Так и перебивались - с русской еды на французскую.

Между тем, дела медленно, но продвигались вперед. Стал прибывать обслуживающий персонал: горничные, повара, уборщицы и т.д. - всего 60 человек, ведь школа была задумана как интернат. Однако возникла проблема, с которой Айседора уже встречалась раньше. Поиски аккомпаниатора для репетиций наталкивались на упрямое нежелание московских музыкантов работать с Дункан. Своими танцами она занимается профанацией большой музыки, заявляли они. И всё же нашелся доброволец - молодой пианист Пьер Любошиц. На Пречистенке зазвучали Шопен, Лист, Чайковский. И тогда на музыку двух этюдов Скрябина Айседора создает свои первые композиции в России, стремясь выразить в них весь ужас и потрясение от страшного голода в Поволжье.

Наступил день, когда объявление об открытии школы Дункан прозвучало с газетных страниц. Приглашались мальчики и девочки от 4 до 10 лет, преимущество отдавалось детям рабочих. Разумеется, пришли только девочки. Несметные толпы осаждали Пречистенку, 20. Правда, предполагавшийся набор в тысячу учениц несколько сократился - до 40, на большее не было средств. Для начала отобрали всё-таки сто, и два месяца проверяли их музыкальные и танцевальные способности. После чего 60 худших отправили по домам.

Луначарский не забывал о своих воспитанницах. Из его наркомата принесли в школу перечень инструкций для учащихся, по сути повторяющий правила и установления для балетных училищ. От такого неуважения к специфике ее искусства Айседора могла бы разразиться длинной возмущенной речью, но она лишь написала красными чернилами поверх “Правил”: “Idiot!” К кому относилось это слово, было не совсем ясно.

7 ноября 1921-го года, в четвертую годовщину Октябрьской революции, Большой театр заполнили руководители партии и правительства (как сказали бы позже), а также комиссары, уполномоченные, командиры, - одним словом, начальники всех степеней и рангов. Присутствовали иностранные корреспонденты. Но собралась такая масса народу не на торжественное собрание. В этот вечер Большой был отдан Айседоре Дункан. Она исполняла свою программу на музыку Петра Ильича Чайковского.

Когда танцовщица появилась на сцене, и она, и публика испытали взаимное разочарование. Айседора ожидала увидеть в зале рабочих и солдат. А собравшиеся ожидали увидеть изящную стройную фигурку, как у балерины. Перед ними стояла грузная дама средних лет, с волосами медного оттенка. По залу прошел шумок - слишком короткий хитон на женщине не первой молодости и очевидное отсутствие бюстгальтера привели в замешательство хоть и революционную, но не до такой степени публику.

Программа началась Славянским маршем, и вскоре зрители забыли о первом впечатлении. А когда танец закончился, в бывшей императорской ложе поднялся взволнованный Ленин и громко закричал:

- Браво! Браво, мисс Дункан!

Следующей была Шестая симфония, Патетическая. Айседора двигалась удивительно легко, и это поражало не меньше, чем выразительность жестов и движений. Завершился вечер Интернационалом, специально подготовленным к этому концерту. При первых звуках гимна зал встал и запел. А на сцене полыхал и переливался один господствующий цвет - в центре Айседора в красном, а ее обтекали непрерывной цепочкой одетые в красные туники маленькие ученицы студии, следовавшие за Ирмой.

В прессе, в частности, в “Известиях”, концерт был назван триумфальной демонстрацией победы революции над ненавистным царским режимом.

http://www.chayka.org/node/938

http://www.chayka.org/article.php?id=1021

..texts
http://idvm.narod.ru
http://troul.narod.ru/center.htm
..index