isadora duncan virtual museum
end ` texts `` english ` русский
Беляев Ю. Д. Статьи о театре / Сост., вступит. ст., комм. Ю. П. Рыбаковой. СПб.: Гиперион, 2003. 432 с. (Русская художественная летопись. II.)
МИСС ДУНКАН
С мисс Дункан я встретился в аллеях венского Пратера.
На
старых английских гравюрах можно видеть таких высоких и стройных леди, только у
прерафаэлитов есть такие целомудренно-строгие и наивные женские лица.
Она
была одета в легкий белый костюм empire, подпоясанный высоко в талии лентой, в
широкополой белой шляпе.
«Мисс-гравюра» тихо шла в зеленой рамке
распускающегося Пратера, дополняя собою картину ранней весны.
— Не
собираетесь ли, мисс, к нам в Россию? — спросил я ее.
— Собираюсь. Но есть ли
у вас газеты? Хороши ли ваши журналисты? Могут ли понять меня?
— О,
помилуйте, мисс, зачем вам газеты и журналисты. Публика поймет вас и без
них…
— Ах, нет, нет, — испуганно прошептала прекрасная мисс, без журналистов
я не могу сделать ни одного шага…
* * *
Разговор этот, разумеется,
выдуманный.
Никакой мисс Дункан в Россию я не звал.
Но действительно видел
ее в Вене и любовался ее танцами.
Вы знаете, кто такая мисс
Дункан?
Журналисты берлинские и венские оспаривают теперь друг у друга право
на самых горячих поклонников.
Публика идет на поводах у прессы, и мисс имеет
баснословный успех.
В то время как в старой опере г жа Кшесинская проделывала
тридцать два «фуэте», а негритянки у Ронахера танцевали на удивление сытым
буржуа, «cake-walk», — девственно-непорочная англичанка молилась за них в
опереточном Карл-театре.
Танцы ее были возведены немецкими журналистами в
какой-то мистический культ.
Священнодействие начиналось с музыки.
Свет в
зале убавлялся, и оркестр играл какой-то старенький менуэт, протяжный и
молитвенный.
Это — гимн Терпсихоре.
Затем медленно отодвигался
занавес.
Декорация изображала развалины древнего греческого храма.
Каждый
из публики должен был подумать при этом о погибшем искусстве, об утраченном
идеале и пр.
Музыка играла итальянскую мелодию XV века.
Флейта
высвистывала простенький народный мотив, в который нет нет и врывался боевым
сигналом корнет а пистон, и все это шло на фоне протяжной церковной
мелодии.
На сцену выбегала женщина, одетая в костюм «Primavera»
Ботичелли.
Это и была мисс Дункан.
На большом пушистом ковре начинала она
свои танцы
Нет, не танцы, а позы, странные, ломкие позы, какие можно
наблюдать на картинах того же Ботичелли и его современников.
В промежутке, от
позы до позы, она просто бегала по ковру и подпрыгивала.
В это время можно
было любоваться ее ногами.
В сущности эти ноги и были главной приманкой для
публики.
Мисс Дункан танцует с голыми ногами без сандалий, без трико, без…
всего.
Платье покрывает ее легким облаком.
А ноги, сильные, с хорошо
развитыми мускулами в коленях и выхоленые, выточенные в ступне, летали по сцене,
как два розовые крыла.
Бывали позы рискованные, когда все бинокли выражали
сильнейшее желание скандала.
Но не было того случая, чтобы опасное движение в
то же мгновение не сменялось молитвенно-согбенной позой.
В опереточном
Карл-театре голоногая мисс Дункан молилась за грехи мира…
— Святая мученица!
— восхищался в театре один восторженный венский журналист, — для нее театром
должен служить римский Колизей… Никаких порочных мыслей и желаний не может
возбудить ее нагота.
Не знаю, может быть, потому что кроме этих ног да
пропорциональной фигуры в мисс Дункан нет ничего привлекательного, как в
женщине.
У нее круглое, мало подвижное лицо.
Она нарочно ширит глаза,
чтобы придать им ребяческое выражение, и улыбается болезненно-искривленной
улыбкой, заимствованной у прерафаэлитов.
Но этот остановившийся взгляд и
истерическая улыбка не сменяются у нее почти никогда.
Она является одетой то
по картине Ботичелли, то Тициана.
Меняется музыка, продолжая играть старые и
странные мелодии.
И так проходит весь вечер, весь спектакль.
Мисс Дункан
молится за грехи мира, — но не руками, а ногами…
Я был на ее первом
дебюте.
Когда положенная программа окончилась, мисс Дункан вышла на вызовы и
знаком попросила публику остаться.
Она отошла на задний план, прислонилась к
колонне и стала прислушиваться.
Музыка заиграла «An den sch?nen blauen
Donau» Штрауса.
В интродукции, в широком прекрасном tremolo,
напоминающем весенний птичий гам, она продолжала смотреть на небо,
прислушиваться и улыбаться.
Потом, когда вальс развернулся, вышла и она из
своего неподвижного очарования и сначала медленно, потом все скорее и скорее, по
мере того, как развивался и ширился вальс, мисс Дункан стала делать круги, по
обыкновению бегая и прискакивая.
Платье развевалось, голые ноги
мелькали…
Дополнительный «нумер» окончился бурной овацией.
— Это Штраус!
Это старый Штраус! — кричал все тот же восторженный журналист.
— Да, это
действительно был Штраус.
Но старый Штраус был без панталон.
И когда
спектакль окончился, я погрузился в грустное «размышление у парадного
подъезда»:
— Мисс Дункан, думал я, необходимо ехать в Россию. Она — создание
заграничной прессы… Не беда. Ею увлекаются пресыщенные зрелищами и впечатлениями
люди Запада. Но и у нас она придется во благовремении. Только ее ведь не хватает
теперь для полной коллекции модного «санкюлотизма» в искусстве. Санкюлоты г.
Горького, первенствующие в литературе, санкюлоты г. Бунина в живописи и
наконец, с легкой руки мисс Дункан, — санкюлоты в музыке и на сцене. Русское
искусство, по его мнению, переживает эпоху великой революции. Да здравствует
свободное искусство!
<А. ДУНКАН>
Ну, вот вам и сказка — «сказка о босоножке…»
Мисс
Дункан танцевала вчера в дворянском собрании. Весь вечер был посвящен Шопену.
Chopin-Abend. Для первого знакомства с петербургской публикой мисс Дункан не
могла выбрать себе лучшего посредника. Шопена у нас еще кое-как знают и, стало
быть, многое из импровизаций босоногой мисс могло быть оценено по достоинству.
Но до начала программы все-таки брало сомнение: как-то отнесется публика к этим
своеобразным танцам? Публика наша прежде всего смешлива и кроме того, в
отношении хореографии воспитана в совершенно ином направлении. Босоножка мисс
Дункан могла насмешить, а ее импровизированные танцы — разочаровать. Но ни того,
ни другого не случилось. К счастливым приемам мисс Дункан надо отнести ее
обычный выход: со смущенной улыбкой, придерживая обеими руками на груди легкий
дымчатый хитон и как-то крадучись по сцене, выходит она на эстраду. Какая она
худенькая, и застенчивая, и беспомощная — в самом деле «босоножка…» Милостыню
она, что ли, просит у намалеванных развалин этого древнего храма, милостыню
чистого чувства у пресыщенной зрелищами толпы?.. И это первое впечатление
встречи, какое-то жалостливое удивление, а после приятное разочарование — всегда
и у всех, одинаково. И очарованная мелодия Шопена словно ловит публику на этом
чувстве, и успех «выхода» обеспечен.
Одна за другой плывут шопеновские
мазурки, то мечтательно-нежные, то бравурные. Много в них грусти и много
восторженности. Сообразно с настроением музыки меняется и характер танцев
Дункан. Она то резвится, как малое дитя, то неожиданно останавливается,
устремляя испуганный взгляд в землю, то умоляет кого-то, то зовет… Ее смелые
позы точно воспроизводят античные барельефы и танцовщиц с этрусских ваз. Это
очень удачная реставрация древней чистоты радости. И едва ли еще не лучше позы
грусти, поникшие как ветви ивы. Эти напоминают мраморные надгробия, изваяния
гробниц. Что-то нездешнее, ненынешнее воплотилось в этих плясках. Сначала
странно видеть Шопена в такой иллюстрации, но потом свыкаешься и начинаешь
внимать таинственному голосу пластики. Ведь все эти мазурки, полонезы, вальсы
созданы не для условных танцев, если только вообще они для танцев. Дункан
танцует их отвлеченно, независимо оттого, мазурка это или вальс, сообразуясь
только с духом произведения. И оттого так своеобразны ее танцы, и сам Шопен
кажется каким-то далеким небожителем, мифическим существом, обитающим в царстве
мелодий. Его полонез As-dur в исполнении Дункан приобретает какую-то эпическую
грандиозность. Это уже не музыкальный «opus», приуроченный к политическому
событию, но это что-то витающее над политикой, дух войны, пафос
битвы…
Наибольший успех у публики имели, однако, вальсы Знакомые,
общепонятные мелодии были прекрасно исполнены танцовщицей. Она оттенила малейшие
настроения, пояснив пластическим своеобразием вдохновение Шопена. К концу вечера
у танцовщицы-босоножки было много новых поклонников. Они столпились у самой
эстрады в полутемном зале и без конца требовали повторений.
Я чуть было не
забыл сказать о голых ногах Дункан. В самом деле, ведь этих ног ждали все. И что
же? Полное разочарование. Представьте себе обыкновенные женские ноги, крепкие и
стройные, но лишенные всяких соблазнительных совершенств. Между тем именно эти
ноги и создали артистке всемирную известность и произвели целый переворот в
танцевальном искусстве. «Босоножка» никого не шокировала, и нагота ее была чиста
и неприметна. Да и смешно было бы приписывать Терпсихоре ботинки…
1909
<АННА ПАВЛОВА>
«Блистательна, полувоздушна…»
Точный
пушкинский эпитет, которым поэт охарактеризовал лучшую танцовщицу своего времени
Истомину, хоть кого заставит усомниться, что полеты «как пух от уст Эола» не
были только игрой воображения. Полувоздушна, полуочаровательна… Истомина и была
таковой по отзывам современников. Танцовщица «terre-?-terre» со смазливым
личиком и аппетитными плечами. Я убежден, что если бы Пушкин видел, как Павлова
танцует его стихи, он полностью предоставил бы ей название «воздушной» На
спектакле в честь А. С. Суворина мы видели живое воплощение мечты увидеть
…
русской Терпсихоры
Душой исполненный полет.
Вот как это было.
Рояль
потянули за кулисы, и за него уселся наш неутомимый г. Таскин. Дали голубоватый
сумеречный свет, свет опаловых туманов и подводных миражей. «Ночь» Рубинштейна
поплыла в своих взволнованных, молящих аккордах. И танцовщица вышла на сцену. На
ней было белое газовое платье, схваченное под грудью зеленым мистическим
скарабеем. В руках были белые цветы — много цветов В волосах — тоже цветы. «La
belle de nuit» — звали эту женщину Она мерцала серебряным месяцем из
тысячи и одной театральной ночи. Цвела всеми цветами чистого эстетизма.
… мои
стихи, сливаясь и журча;
Текут ручьи любви, текут полны тобою.
Вальс, если
только можно назвать вальсом эту «песню без слов», пластически декламировал
Пушкина. Белое платье плыло по сцене, свиваясь и развеваясь. Это была
воплощенная муза спиритов. Она родилась на сеансах Стано и явилась сюда по
вызову публики.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне
улыбаются
Глаза Павловой, обведенные синевой тоски, каждый раз загорались,
когда она протягивала кому-то свой букет. И тогда цветы на ее голове казались
пучками звезд, и сама она, эта неуловимая и непостижимая «La belle de nuit» —
ночной сказкой, рассказанной ветром…
Так танцует Павлова. Все это придумала
она сама. Это ее вдохновение, ее творчество. Потому она так искренна и свободна
в своей пляске. Дункан — та связана стилизацией. Архаические позы античного
барельефа и этрусских ваз, прерафаэлитское наивничанье — все это в конце концов
утомляет. Павлова примкнула к «новому искусству» Дункан, но ничего не
заимствовала из ее школы. Ни голоножие, ни архаичность, ни младенчество не
соблазнили ее. Она осталась в трико и в розовых башмаках, в платье «style
moderne» молодой и увлекательной женщиной. Белая петербургская ночь,
декламировавшая нам стихи Пушкина под музыку Рубинштейна, была полна страсти и
желаний, когда прозвучал последний аккорд и она бросила свои цветы…
Мой друг,
мой нежный друг… люблю…
твоя… твоя.
Павлова создала свой собственный жанр,
который я бы назвал «хореографической мелодекламацией». В ней так много
драматического выражения, что она может танцевать иные строфы «Евгения Онегина»,
особенно те, где сильно чувствуется элегия 30 х годов. Она владеет этой эпохой и
недаром любит одеваться «под Тальони». Посмотрите ее в «Жизели» или в
«Шопениане» Это, если хотите, тоже стилизация, продиктованная нежным чувством к
легенде о знаменитой балерине. В самом деле, отчего бы ей и не вообразить себя
Тальони и не полетать по сцене старомодной картинкой? Простенький рисунок и
мягкая ретушь старых литографий отлично усвоены Павловой. Она стилизует свою
внешность до портретного сходства. Эти длинные тюники, эти крылышки, башмачки,
веночек несомненно принадлежали прославленной Сильфиде Настроение получается
откуда-то извне, и легенда о Тальони воскресает на сцене.
Итак, решив по
примеру Дункан служить «новому искусству», Павлова обратилась к идеалам старого
«классического» балета. Наивное творчество, пленявшее наших прадедов, вдохновило
ее сочетать в своих танцах модернизм с заветами Дидло. Получилось такое
прелестное поэтическое «свое», что самые завзятые антагонисты балета записались
в число поклонников талантливой артистки. Сказка белой ночи, декламирующая
Пушкина, всех очаровала и вызвала шумные аплодисменты Образ «La belle de nuit»,
созданный Павловой, ее воздушность, ее неуловимость всем доставили чистое
наслаждение поэзией. Я не знаю, как называются по-балетному все те чудеса
техники, которыми она блеснула перед нами в тот вечер, не знаю даже, много ли их
было… Павлова танцевала так легко, что о технических трудностях не могло быть и
речи. Они все равно прошли бы незамеченными. Знаю только, что никогда балет не
доставлял мне столько удовольствия, как эта «песня без слов», как эта
«хореографическая мелодекламация», как эта танцовщица в белом платье и с букетом
в руках.
Сказка, вам принадлежат все белые цветы, которые расцветают в белые
петербургские ночи — между вами есть таинственная связь душистой поэзии и
безмолвной красоты.
1913
ДУНКАН И ПАВЛОВА
(Впечатления)
Эта параллель напрашивается
сама собой…
* * *
Дункан — оживленная фреска, модернизованный миф. Она,
робкая и целомудренная пришла на сцену, от вдохновений венского «Сецессиона» , в
то время как некая «инфернальница» по имени Сахарет владела вкусами мюнхенцев во
главе со Штуком и с «самим» Ленбахом. Чертовский арабеск, взбитые юбки,
растрепанная прическа, какофония в оркестре — все это было для немцев
«kolossal». О, зеленоглазая Сахарет поистине «держала высоко ногу искусства»! И
вдруг рядом с молодой ведьмой, плясавшей исступленную кадриль брокенского
шабаша, явилась другая танцовщица — с лицом Маргариты — и под музыку немецких
классиков прошла, как сон, как греза
Служенье муз не терпит
суеты,
Прекрасное должно быть величаво…
И потому, вероятно, романтические
немецкие души так быстро почувствовали угрызения совести и так дружно изменили
Сахарет. Дункан акклиматизировалась в Германии, этой стране школьного
классицизма и профессорского колпака, сама открыла там свою школу и
провозгласила себя жрицей нового танца .
— Разве при Ахиллесе танцевали
вальс? — услышал я на последнем «вечере» Дункан.
— Да, мой неведомый сосед,
танцевали. И сам «быстроногий» был присяжный вальсер.
Вальс есть основа
дунканизма . Он пронизывает все творчество Айседоры, просачивается сквозь
движения ее, как подпочвенная вода сквозь каменистую почву В мраморных изваяниях
классических ее поз чудится струйка голубой дунайской волны Вот она — фурия, вот
— вакханка; вот — все галка… А вот все они вдруг преобразились и уже плывут в
медлительном темпе ланнеровского вальса.
Говорить серьезно о «классицизме»
Дункан опасно. Если это и классицизм, то исключительно немецкой школы.
Профессорский колпак, смелый и кокетливый, красуется на головке, так
напоминающей античные камеи В смысле классической чистоты у Дункан натурален и
совершенен один только вальс. Изучение античных изваяний и керамики, врожденная
наблюдательность и общая талантливость дали нам иллюзию, вдохновенный мираж
классицизма. Но это лишь — иллюзия, лишь — мираж Вы скажете, что других целей у
искусства и не существует. Согласен. В свою очередь я спрошу.
— Видали вы,
как на бесконечные вызовы и bis’ы Дункан исполняет для публики мимическую
сцену?
Я видал и… разочаровался. Это было очень трудно задумано и очень
искусно сделано. Но от всего этого отдавало фокусом, акробатизмом. На молчаливой
арене, перед онемевшей публикой Дункан разыграла сложную пластическую формулу и
в награду получила полный бал. Это было тоже «kolossal», но как-то неприятно
поражало своей систематичностью. Словно открылся механизм чудесного произведения
искусства, обнаружились все пружины и колесики, и цирковая «человек-кукла»
Мотофозо выглянула из-за Дункан .
* * *
Павлова — балерина. И даже —
прима-балерина.
Она не претендует ни на какое новаторство.
Она исповедует
только балет. Развивает только свой балетный талант.
Искусство ее старо
постольку, поскольку стар сам балет.
Не все ли равно, кто были ее
родоначальники: Камарго, Вестрис, Тальони, Эльслер? Казалось, что одно время —
она тоже поддалась увлечению «дунканизмом» и хотела сказать что-то «новое», но
быстро опомнилась и вернулась к своим пируэтам.
Ее искусство искренно
целиком, ибо продиктовано чистым вдохновением.
На живописных берегах Крюкова
канала в казенной храмине она зажглась блуждающим огоньком и раздула его в
бурное пламя.
То, что делает Павлова, в сущности делается как-то само собой.
Можно насчитать у нее сколько угодно ошибок, но сами ошибки эти имеют свою
прелесть.
Tu, n’es pas comme les autres!
Можно пропеть о Павловой вместе
с Майолем.
Темперамент и святая уверенность в непогрешимости балета
направляют ее в танцах В угоду времени ее можно сравнить только с аэропланом
Легко, почти незаметно снимается она с места, поднимается, парит, вот вот
сорвется, упадет и головокружительным, рискованным «vol plan?» опускается
снова… Смелость ее чисто авиаторская. А драматизм окрылен востоком. Вот кому бы
станцевать пресловутую «Саломею» Рихарда Штрауса. Страстное томление, ревность,
ужас, проклятия — это все оттуда. И наряду с этим лиризм тоскующей белой лебеди,
последняя лебединая песня — «Умирающий лебедь» Сен-Санса.
В Павловой много
таких неожиданностей, таких перебоев настроения
Она танцует душой. То
кинувшись на публику, то словно чураясь ее; то расцветая у рампы, словно
сказочный папоротник, то съеживаясь как mimosa pudica, — она ведет интимный
разговор сердца, графику кривой своего артистического пульса.
Я хочу сказать,
что если у Дункан все — школа, все — механизм волшебника Коппелиуса, то у
Павловой — «единица» тупой школы и божественная Единица вдохновения.
Театр и музыка. Мисс Дункан // НВ. 1903. 17 марта. № 9710. С. 4.
Театр и
музыка. <А. Дункан> // НВ. 1904. 15 дек. № 10343. С. 13 – 14.
Дункан //
ВВ. 1913. 9 янв. № 348. С. 3.
Театр и музыка. Дункан и Павлова: (Впечатления)
// НВ. 1913. 3 фев. № 13254. С. 6.
http://www.teatr-lib.ru/Library/Belyaev/Statji_o_teatre
http://www.teatr-lib.ru/Library/Personal/Dunkan_Isadora.htm
*
http://idvm.eu5.org ` http://idvm.host22.com ` http://idvm.chat.ru ` http://idvm.narod.ru
http://idvm.ru.tf ` http://idvm.ya.ru ` http://duncanmuseum.ru.tf
http://duncan.boxmail.biz ` http://r812.eu5.org
© open resource