isadora duncan virtual museum
end ` texts `` english ` русский

http://idvm.webcindario.com/texts/4251.htm

*

...

When the teacher told me to stand on my toes I asked him why, and when he replied "Because it is beautiful," I said that it was ugly and against nature and after the third lesson I left his class, never to return. This stiff and commonplace gymnastics which he called dancing only disturbed my dream. I dreamed of a different dance. I did not know just what it would be, but I was feeling out towards an invisible world into which I divined I might enter if I found the key. My art was already in me when I was a little girl, and it was owing to the heroic and adventurous spirit of my mother that it was not stifled. I believe that whatever the child is going to do in life should be begun when it is very young. I wonder how many parents realise that by the so-called education they are giving their children, they are only driving them into the commonplace, and depriving them of any chance of doing anything beautiful or original. But I suppose this must be so, or who would supply us with the thousands of shop and bank clerks, etc., who seem to be necessary for organised civilised life.

Когда учитель приказал мне подняться на цыпочки, я спросила его, зачем и, выслушав ответ («Потому что это красиво»), возразила, что это безобразно и неестественно, и после третьего урока покинула класс, чтобы никогда туда больше не возвращаться. Напряженная и вульгарная гимнастика, которую он называл танцем, только смущала мои грезы. Я мечтала о другом танце. Я не представляла себе его ясно, но ощупью шла к невидимому миру, угадывая, что могу в него войти, стоит только отыскать ключ. Уже в детстве мое искусство таилось во мне и не было задушено, благодаря духу матери, героическому и склонному к приключениям. Мне кажется, что ребенком надо начинать делать то, что человеку предстоит делать впоследствии. Интересно было бы знать, многие ли родители отдают себе отчет в том, что так называемым образованием, которое они дают детям, они только толкают их в повседневность и лишают всякой возможности создать что-либо прекрасное или оригинальное. Но, вероятно, так оно и должно быть, иначе кто бы давал нам те тысячи служащих для банков, магазинов и т. д., которые как будто необходимы для цивилизованной и организованной жизни.

...

I spent long days and nights in the studio seeking that dance which might be the divine expression of the human spirit through the medium of the body's movement. For hours I would stand quite still, my two hands folded between my breasts, covering the solar plexus. My mother often became alarmed to see me remain for such long intervals quite motionless as if in a trance-but I was seeking and finally discovered the central spring of all movement, the crater of motor power, the unity from which all diversities of movements are born, the mirror of vision for the creation of the dance-it was from this discovery that was born the theory on which I founded my school. The ballet school taught the pupils that this spring was found in the centre of the back at the base of the spine. From this axis, says the ballet master, arms, legs and trunk must move freely, giving the result of an articulated puppet. This method produces an artificial mechanical movement not worthy of the soul. I on the contrary sought the source of the spiritual expression to flow into the channels of the body filling it with vibrating light-the centrifugal force reflecting the spirit's vision. After many months, when I had learned to concentrate all my force to this one Centre I found that thereafter when I listened to music the rays and vibrations of the music streamed to this one fount of light within me-there they reflected themselves in Spiritual Vision not the brain's mirror, but the soul's, and from this vision I could express them in Dance-I have often tried to explain to artists this first basic theory of my Art. Stanislavski mentions my telling him of this in his book: "My Life in Art."

Много дней и ночей проводила я в ателье в поисках танца, способного воплотить в движениях тела божественность человеческого духа. Я целыми часами простаивала совершенно спокойно. Мать часто пугалась, видя меня подолгу стоящей неподвижно и как бы в трансе, но я искала и в конце концов нашла основной источник всякого движения, исходную точку любой силы, единство жеста, поле зрения для создаваемого танца, открытие, на котором и покоилась созданная мною школа. Балетная школа учила, что источник этот находится посередине спины, у основания позвоночника. «От этой оси, – говорит балетмейстер, – должны свободно двигаться руки, ноги и туловище, наподобие марионетки. В результате этого метода мы имеем механические движения, недостойные души». Я, напротив, пыталась добиться, чтобы источник духовного выражения проник во все излучины тела, наполняя его вибрирующим светом – центробежная сила, отражающая духовный взор. После долгих месяцев, когда я научилась собирать всю свою силу в этот единый центр, оказалось, что лучи и колебания слушаемой мною музыки устремлялись к этому единому ключу света внутри меня – там они отражались не в мозговых восприятиях, а в духовных, и эти духовные восприятия я могла выражать в танце. Я часто пыталась объяснить артистам эту первую главную теорию моего искусства, и Станиславский в своей книге «Моя жизнь в искусстве» упоминает об этом.

...

I have never met a woman who impressed me with such high intellectual fervour as Cosima Wagner, with her tall, stately carriage, her beautiful eyes, a nose perhaps too prominent for femininity and a forehead which radiated intelligence. She was versed in all the deepest philosophy and knew every phrase and note of the Master by heart. She spoke to me of my Art in the most encouraging and beautiful manner and then she spoke to me of Richard Wagner's distaste for the Ballet school of dancing, and costume; of his dream for the Bacchanal and the Flower Maidens; of the impossibility of fitting into Wagner's dream the execution of the Berlin Ballet actually engaged to perform at Bayreuth that season. She then asked me if I would consent to dance in the performances of "Tannhдuser": but there came the difficulty. With my ideals it was impossible for me to have anything to do with the Ballet, whose every movement shocked my sense of beauty, and whose expression seemed to me mechanical and vulgar.

Я никогда не встречала женщины, которая произвела бы на меня такое впечатление своим высоким умственным горением, как Козима Вагнер с ее величественной осанкой и высоким ростом, глазами редкой красоты, немного слишком выдающимся для женщины носом и лбом, излучавшим глубокую мысль Она разбиралась в самых сложных философских вопросах и знала наизусть каждую фразу и ноту своего великого мужа. О моем искусстве она говорила в изысканно-теплых хвалебных выражениях, а затем перешла на Рихарда Вагнера и его отрицательный взгляд на балетную школу и костюмы, рассказала о том, как, по его мнению, должны были быть поставлены «Вакханалия» и «Танец цветочных дев» и о невозможности осуществления его мечты берлинской балетной труппой, приглашенной в Байрот на этот сезон. Затем она меня спросила, не соглашусь ли я выступить в «Тангейзере», но тут возникли затруднения. Мои взгляды не позволяли мне соприкасаться с балетом, так как каждое его движение оскорбляло мое чувство красоты, а создаваемые им воплощения казались механическими и вульгарными.

`

"Oh, why have I not the school of which I dream," I exclaimed in response to her request; "then I could bring to you at Bayreuth a bevy of just those nymphs, fauns, satyrs and Graces, of which Wagner dreamed. But alone, what can I do? Nevertheless, I will come, and I will try to give at least an indication of the lovely, soft, voluptuous movements which I already see for the Three Graces."

«Ах, почему еще не существует моей школы, – вскричала я в ответ на ее просьбу, – тогда я могла бы привести вам в Байрот толпу нимф, фаунов, сатиров и граций, о каких мечтал Вагнер. Но что я могу сделать одна? И все-таки я приеду и постараюсь дать хотя бы слабое подобие чудных, нежных, сладострастных движений Трех Граций, которых я уже вижу перед собой».

...

Two nights later I appeared before the elite of St. Petersburg society in the Saal des Nobles. How strange it must have been to those dilettantes of the gorgeous Ballet, with its lavish decorations and scenery, to watch a young girl, clothed in a tunic of cobweb, appear and dance before a simple blue curtain to the music of Chopin; dance her soul as she understood the soul of Chopin! Yet even for the first dance there was a storm of applause. My soul that yearned and suffered the tragic notes of the Preludes; my soul that aspired and revolted to the thunder of the Polonaises; my soul that wept with righteous anger, thinking of the martyrs of that funeral procession of the dawn; this soul awakened in that wealthy, spoilt and aristocratic audience a response of stirring applause. How curious!

Два дня спустя я выступила в зале Дворянского собрания перед светом петербургского общества Как странно должно было казаться этим поклонникам пышного балета с богатыми постановками и декорациями, смотреть на молодую девушку, одетую в прозрачную тунику и танцующую под музыку Шопена на фоне простой голубой занавеси. Но уже первый танец вызвал бурю аплодисментов. Я танцевала так, как понимала душу Шопена; страдала и томилась при трагических звуках прелюдий, протестовала и рвалась ввысь под бравурные полонезы; душа моя, плакавшая от справедливого негодования при мысли о мучениках, погребенных на заре, нашла отклик в волнующих рукоплесканиях богатой, избалованной и аристократической публики. Как странно!

`

The next day I received a visit from a most charming little lady, wrapped in sables, with diamonds hanging from her ears, and her neck encircled with pearls. To my astonishment she announced that she was the great dancer Kschinsky. She had come to greet me in the name of the Russian Ballet and invite me to a gala performance at the Opera that night. I had been used to receiving only coldness and enmity from the Ballet in Bayreuth. They had even gone so far as to strew tacks on my carpet so that my feet were torn. This change of sentiment was both gratifying and astounding to me.
That evening a magnificent carriage, warmed and filled with expensive furs, conducted me to the Opera, where I found a first tier box, containing flowers, bonbons and three beautiful specimens of the jeunesse doree of St. Petersburg. I was still wearing my little white tunic and sandals, and must have looked very odd in the midst of this gathering of all the wealth and aristocracy of St. Petersburg.

На следующий день меня посетила очаровательная маленькая женщина в соболях, с жемчугом на шее и с бриллиантами в ушах. К моему удивлению, она оказалась знаменитой балериной Кшесинской. Она явилась, чтобы приветствовать меня от имени русского балета и пригласить на вечерний парадный спектакль в Опере. В Байроте я привыкла к холодному и враждебному отношению балета, который дошел до того, что усыпал ковер мелкими гвоздями, изранившими мне ноги. Такая разница отношения приятно поразила меня. В тот же вечер в роскошной карете, теплой от устилавших ее дорогих мехов, меня отвезли в Оперу и усадили с тремя блестящими представителями петербургской золотой молодежи в ложу первого яруса, полную цветов и конфет. Я по-прежнему была в своем белом хитоне и сандалиях, и, вероятно, сильно выделялась среди этого собрания петербургской богатой аристократии.
 
`

I am an enemy to the Ballet, which I consider a false and preposterous art, in fact, outside the pale of all art. But it was impossible not to applaud the fairy-like figure of Kschinsky as she flitted across the stage, more like a lovely bird or butterfly than a human being.
In the entr'acte I looked about me, and saw the most beautiful women in the world, in marvellous decollete gowns, covered with jewels, escorted by men in distinguished uniforms; all this display of luxurious riches so difficult to understand in contrast with the funeral procession of the previous dawn. All these smiling and fortunate people, what kinship had they with the others?
After the performance I was invited to supper in the palace of Kschinsky, and there met the Grand Duke Michael, who listened with some astonishment as I discoursed on the plan of a school of dancing for the children of the people. I must have seemed an utterly incomprehensible figure, but they all received me with the kindest cordiality and lavish hospitality.

Я враг балета, который нахожу лживым и возмутительным искусством, пожалуй, даже считаю его лежащим за пределами искусства вообще. Но трудно было не аплодировать сказочной легкости Кшесинской, порхавшей по сцене и более похожей на дивную птицу или бабочку, чем на человека. Во время антракта я была поражена видом красивейших в мире женщин в поразительных открытых платьях, усыпанных драгоценностями, женщин, которых сопровождали не менее элегантные мужчины в блестящих мундирах Как согласовать эту выставку роскоши и богатства со вчерашней похоронной процессией? Какая связь была между улыбающимися счастливыми людьми и вчерашними, грустными и подавленными? После спектакля я была приглашена ужинать во дворец Кшесинской, где познакомилась с великим князем Михаилом, который с некоторым удивлением слушал мои речи об устройстве школы танцев для детей народа. Вероятно, я казалась довольно загадочной личностью, хотя все принимали меня с любезным радушием и широким гостеприимством.
 
`

Some days later I received a visit from the lovely Pavlowa; and again I was presented with a box to see her in the ravishing Ballet of Gisиle. Although the movement of these dances was against every artistic and human feeling, again I could not resist warmly applauding the exquisite apparition of Pavlowa as she floated over the stage that evening.
At supper in the house of Pavlowa, which was more modest than Kschinsky's palace, but equally beautiful, I sat between the painters Bakst and Benois, and met, for the first time, Serge Diaghileff, with whom I engaged in ardent discussion on the art of the dance as I conceived it, as against the Ballet.

Несколько дней спустя у меня была прелестная Павлова, и я снова была приглашена в ложу, чтобы посмотреть эту балерину в очаровательном балете «Жизель». Несмотря на то, что эти танцы противоречили всякому артистическому и человеческому чувству, я снова не могла удержаться от аплодисментов при виде восхитительной Павловой, воздушно скользившей по сцене. За ужином в доме Павловой, который был менее роскошен, но не менее красив, чем дворец Кшесинской, я сидела между художниками Бакстом и Бенуа. Тут я впервые познакомилась с Сергеем Дягилевым и вступила с ним в горячий спор об искусстве танца, как я его понимала, противопоставляя его балету.

...

After supper the indefatigable Pavlowa danced again, to the delight of her friends. Although it was five o'clock in the morning before we left, she invited me to come at half-past eight the same morning, if I would like to see her work. I arrived three hours later (I confess I was considerably fatigued) to find her standing in her tulle dress practising at the bar, going through the most rigorous gymnastics, while an old gentleman with a violin marked the time, and admonished her to greater efforts. This was the famous master Petitpas.
For three hours I sat tense with bewilderment, watching the amazing feats of Pavlowa. She seemed to be made of steel and elastic. Her beautiful face took on the stern lines of a martyr. She never stopped for one moment. The whole tendency of this training seems to be to separate the gymnastic movements of the body completely from the mind. The mind, on the contrary, can only suffer in aloofness from this rigorous muscular discipline. This is just the opposite from all the theories on which I founded my school, by which the body becomes transparent and is a medium for the mind and spirit.

После ужина неутомимая Павлова опять танцевала к большой радости своих друзей. Мы разошлись только к пяти часам утра и, несмотря на это, хозяйка меня пригласила вернуться в половине девятого, если меня интересует ее работа Через три часа я приехала обратно (сознаюсь, что была очень утомлена) и застала ее в пачках, проделывающей сложную гимнастику, в то время как старый господин со скрипкой отбивал ритм. Это был знаменитый балетмейстер Петипа. Три часа подряд я провела в состоянии полнейшего изумления, следя за поразительными упражнениями Павловой, которая, казалось, была сделана из стали и гуттаперчи. Ее прекрасное лицо стало походить на строгое лицо мученицы, но она не останавливалась ни на минуту. Весь смысл этой тренировки заключался, по-видимому, в том, чтобы отделить гимнастические движения тела от мысли, которая страдает, не принимая участия в этой строгой мускульной дисциплине. Это как раз обратное всем теориям, на которых я поставила свою школу, по учению которой тело становится бесплотным и излучает мысль и дух.
 
`

As twelve o'clock approached, there were preparations for luncheon, but, at the table, Pavlowa sat white and pale, and hardly touched food or wine. I admit I was hungry and ate many podjarsky cutlets. Pavlowa took me back to my hotel and then went to one of those interminable rehearsals at the Royal Theatre. I, very weary, fell upon my bed and slept soundly, praising my stars that no unkind fate had ever given me the career of a Ballet dancer!

В двенадцать часов сели завтракать, но Павлова была бледна и почти не дотрагивалась до еды и напитков. Признаюсь, что я зато была голодна и уничтожила множество пожарских котлет. После завтрака хозяйка отвезла меня в «Европейскую гостиницу», а сама поехала на одну из бесконечных репетиций в Императорском театре. Страшно усталая, я повалилась на кровать и крепко заснула, благословляя небо за то, что каприз судьбы не сделал меня балериной!

`

The following day I also arose at the unheard-of hour of eight o'clock to visit the Imperial Ballet School, where I saw all the little pupils standing in rows, and going through those torturing exercises. They stood on the tips of their toes for hours, like so many victims of a cruel and unnecessary Inquisition. The great, bare dancing-rooms, devoid of any beauty or inspiration, with a large picture of the Tsar as the only relief on the walls, were like a torture chamber. I was more than ever convinced that the Imperial Ballet School is an enemy to nature and to Art.

На следующий день я снова встала в восемь часов утра, неслыханное для Петербурга время, чтобы посетить Императорское балетное училище. Там я увидела ряды маленьких девочек, повторяющих все те же мучительные упражнения. Они часами стояли на пуантах, словно жертвы жестокой и никому не нужной инквизиции. Громадные пустые танцевальные залы, чуждые красоты и вдохновения, с единственным украшением на стенах в виде царского портрета, были похожи на комнаты пыток. Я пришла к глубокому убеждению, что Императорское балетное училище враждебно природе и искусству.

...

As much as the Ballet had filled me with horror, so the Stanislavsky Theatre thrilled me with enthusiasm. I went there every night that I was not dancing myself, and was received with the greatest affection by all the troupe. Stanislavsky came very often to see me and thought that by questioning me thoroughly, he would be able to transform all my dances into a new school of dancing in his theatre. But I told him that could only be done by beginning with children. Apropos of this, on my next visit to Moscow, I saw some young, beautiful girls of his troupe trying to dance, but the result was deplorable.
As Stanislavsky was exceedingly busy all day in his theatre with rehearsals, he was in the habit of coming to see me frequently after the performance. In his book he says of these talks: "I suppose I must have tired Duncan with my questions." No: he did not tire me. I was bursting with enthusiasm to transmit my ideas.

Театр Станиславского восхитил меня в такой же мере, в какой ужаснул меня балет. Каждый свободный вечер я проводила у художественников, где была тепло принята всей труппой. Станиславский часто меня навещал, думая, что посредством расспросов ему удастся изучить сущность моих танцев и перевоплотить их в своем театре, но я ему объяснила, что результатов можно добиться, только если танцевать по моей методе с раннего детства. Тем не менее при своем втором посещении Москвы я увидела, как пытались танцевать несколько молодых красивых девушек из его труппы, но выходило это очень неудачно. Станиславский был целыми днями занят репетициями в своем театре и поэтому часто заходил ко мне уже после спектакля. В своей книге он говорит, что «наверное, утомлял Дункан расспросами», но это не так: я сама мечтала делиться своими взглядами с окружающими.

...

In spite of the shortness of my visit, I had left a considerable impression. There were many quarrels for and against my ideals; and one duel was actually fought between a fanatic balletoman and a Duncan enthusiast. It was from that epoch that the Russian ballet began to annex the music of Chopin and Schumann and wear Greek costumes; some ballet dancers even going so far as to take off their shoes and stockings.

Несмотря на краткость моего пребывания в России, я произвела значительное впечатление и возбудила много споров. Между одним фанатичным балетоманом и дункановским поклонником даже состоялась дуэль. С этого времени русский балет стал пользоваться музыкой Шопена и Шумана и надевать греческие костюмы, а некоторые балерины доходили даже до того, что снимали чулки и туфли, танцуя босоножками.

...

The heavy Prussian regime made it impossible for me any longer to dream of Germany as the country for my work. I then thought of Russia for there I had found such responsive enthusiasm that I had made a fortune. Keeping in mind a possible school in St. Petersburg, I journeyed there again in January, 1907, accompanied by Elizabeth, with a group of twenty of my little pupils. This experiment was not successful. Although the public received with enthusiasm my pleadings for a renaissance of the real dance, the Imperial Ballet was too firmly rooted in Russia to make any change possible.

Тяжелый прусский режим мешал моим мечтам о работе в Германии, и я стала думать о России, где я до сих пор встречала восторженный отклик и заработала целое состояние. Предполагая основать школу в Петербурге, я снова отправилась туда в январе 1907 года в сопровождении Елизаветы и двадцати маленьких учениц. Опыт не имел успеха Хотя публика сочувственно встречала мой призыв к возрождению настоящего танца. Императорский балет слишком прочно укоренился в России, чтобы можно было думать о переменах.

`

I took my little pupils to witness the training of the children of the Ballet School. These latter looked at them as canary birds in a cage might view the circling swallows in the air. But the day had not yet come for a school of free human movement in Russia. The Ballet, which was the intrinsic expression of Tsaristic etiquette, still exists, alas! The only hope for my school in Russia, a school for a greater, freer human expression, would have been from the efforts of Stanislavsky. But, although he did all in his power to help me, he did not have the means to install us in his great Art Theatre, which was what I should have liked.
So, failing to find support for the School either in Germany or Russia, I decided to try England.

Я повела своих маленьких учениц посмотреть на упражнения детей в балетном училище, и последние отнеслись к нам, как канарейка в клетке относится к ласточкам, летающим на свободе. Но в России не настал еще день для проповеди свободных движений человеческого тела. Балет, бывший истинным выражением сущности царизма, увы, все еще существует! Единственный, кто бы мог помочь моей школе в России, был Станиславский. Но у него не было возможности устроить нас в своем знаменитом Художественном театре, о чем я мечтала, хотя он и сделал все, чтобы нам помочь.
Не найдя поддержки своей идеи ни в Германии, ни в России, я решила попробовать Англию.

...

http://idvm.eu5.org/texts/259.htm
http://idvm.chat.ru/texts/259.htm
http://translate.google.com/translate?sl=ru&tl=en&u=http://idvm.narod.ru/texts/259.htm (english)

*

http://idvm.webcindario.com/texts/4251.htm
http://idvm.freevar.com/texts/4251.htm#begin
http://idvm.chat.ru/texts/4251.htm#begin
http://idvm.narod.ru/texts/4251.htm

http://idvm.webcindario.com ` http://idvm.freevar.com ` http://idvm.chat.ru ` http://idvm.narod.ru `
http://idvm.jimdo.com ` http://idvm.fo.ru ` http://gns.io/idvm ` http://cutt.ly/4251 ` http://cutt.ly/duncanmuseum ` http://bit.ly/duncanmuseum ` http://bit.do/duncanmuseum ` http://is.gd/duncanmuseum ` http://fb.com/groups/isadoraduncanmuseum/ ` http://fb.com/groups/duncanmuseum/ ` http://vk.com/duncanmuseum ` https://t.me/duncanmuseum ` https://icq.im/duncanmuseum ` http://duncan.boxmail.biz `